Благодаря Валентину Андреа получило новый импульс к развитию масонское движение,
зародившееся, вероятно, еще в VIII или IX столетии. В 1645 году несколько
английских розенкрейцеров – в том числе знаменитый астролог Уильям Лилли,
антиквар и алхимик Элайас Ашмол, Джон Парсон, Роберт Морэй и другие – собрались,
чтобы объединить усилия.
Секретность, которой они окутали свой кружок, эти
оккультисты оправдывали нетерпимостью жестокого века, который обрушил бы на них
гонения и злобу. Однако, соблюдая тайну, они, тем не менее, должны были как-то
вербовать новых сторонников. Решение этой проблемы нашел Элайас Ашмол. Поскольку
традиция обязывала всякого лондонца быть членом корпорации, Ашмол
зарегистрировался как каменщик; прочие последовали его примеру и получили
возможность свободно встречаться в здании гильдии каменщиков. От этой группы
ашмолианцев и берет свое начало церемониал масонов – вольных каменщиков.
Эта "игра в розенкрейцеров" была ничуть не менее серьезной, чем древние
мистериальные обряды. Смыслом ее было обретение истинной магии, а отнюдь не
притворство. Магия символизировала власть человека над материальным миром,
воплощая в себе уверенность в том, что за счет правильных мыслей и действий маг
может взойти в высшие сферы, где все люди – братья. Такое достижение было повыше
рангом, чем полеты ведьмы на метле.
Все тайные братства исповедовали веру в
благородство человека, в безграничность его силы, в права человека и в то, что
долг человека – объединить под сенью "Святого Духа" всех людей. Но пока не
исполнена эта титаническая миссия, пока человечество не достигло универсального
единения, розенкрейцеры вынуждены встречаться со своими ближними не в
возвышенных интеллектуальных сфер, а в таинственном зале собраний
общечеловеческой души, коллективного бессознательного. Андреа называет этот
"зал" Королевским Замком; маг Сен-Мартен (1743 – 1803) описывает его как храм, в
который войдут в один прекрасный день люди, исполненные душевного покоя и духовной жажды.
"Химическая свадьба Христиана Розенкрейца" – путеводитель для устремившихся в
это святилище. В своих скитаниях Розенкрейц следует за магнитной иглой и с ее
помощью находит путь в Замок. Это компас мудреца, измеряющий глубину души
человека, – "тот договор, который человек должен постоянно заключать сам с собой снова и снова".
Высшая нравственность – в том, чтобы во всем держаться своего
высшего "я"; добрые дела – это тренировка, позволяющая избавиться от греховной
гордыни, которая может обуять Брата, сознающего все величие своей миссии.
Практика благотворительности воплощает намерения в жизнь, укрепляя в человеке
уверенность, что всякую мысль можно превратить в реальное дело. "С каждым
материальным фактом, – пишет Сен-Мартен, – соседствует интеллектуальная истина".
"Химическая свадьба", этот одинокий цветок, расцветший на засушливой почве
немецкой барочной литературы, стала связующим звеном между магией Парацельса и
романтизмом XIX века. Разве не вспоминал Новалис о мистических странствиях
Розенкрейца, когда восклицал: "Мир становится Мечтой, а Мечта – Миром"? Разве не
в том же ключе Гёльдерлин напоминал человеку о его тождестве с микрокосмом: "О
Солнце, о Воздух, одними лишь вами, как братьями моими, живо сердце мое". Генрих
фон Клейст говорит о своей скорби словами алхимиков: "Вот, погружаюсь я в
глубины моего сердца; в подземный рудник; и добываю на свет смертоносное
чувство, хладное, как руда; руду эту я очищаю в тигле моих страданий...". А
Жан-Поль не забывал о том, что философское золото может добыть даже ребенок:
"Воспоминания детства так чаруют нас потому, что это – не просто воспоминания.
... Притягательность эта проистекает из их волшебной неясности и памяти о том
детском ожидании, в котором все мы жили тогда, о блаженстве без конца".
В эпоху Тридцатилетней войны интерес к незримым философам поддерживали анонимные
энтузиасты, которые неожиданно объявлялись то в одном городе, то в другом,
совершали чудесные благодеяния и исчезали без следа. Были ли это сами Братья
Розы и Креста – или только кандидаты, желавшие заслужить добрыми делами доступ в
Братство? Или эти люди, отчаявшись увидеть истинных Братьев, решили встать на
путь благотворительности самостоятельно? В более поздние времена так же вели
себя некоторые герметические философы. Читатель, вероятно, помнит и удивительное
приключение, выпавшее на долю Гельвеция в 1666 году, и странные путешествия
Александра Сетона, раздававшего всем встречным и поперечным философскую "пудру" и алхимическое золото.
Но в то же время, как всегда, встречались люди, не желавшие играть в загадки.
Фанатичные националисты возненавидели эти тайные общества, конечной целью
которых было уничтожение преград между народами. Такое мнение о тайных союзах
лишний раз подтверждал роман, вышедший в Париже в 1670 году. Он назывался "Граф
Габалис, или Нелепые тайны каббалистов и розенкрейцеров". Его автор, Монфокон де
Вийяр, заявляет в первой главе: "Поскольку здравый смысл всегда заставлял меня подозревать изрядную пустоту во
всем том, что они именуют тайными науками, я никогда не отваживался заглядывать
в подобные книги. Однако, сочтя неразумным осуждать что бы то ни было без
всякого о том понятия, я принял решение притвориться великим поклонником сих
наук. Ради такой цели я решил свести знакомство с этими мудрецами, большей
частью весьма учеными и поднаторевшими в делах пера и шпаги, – с людьми, от
которых я смог бы узнать побольше обо всей этой клике".
Очевидно, что "Граф Габалис" был написан на потеху парижской публике, однако и
для нас он представляет некоторый интерес. Из него мы узнаём, что и во времена
Вийяра еще встречались последователи Парацельса, державшиеся за старинные теории
природных духов, каббалистических знаков, талисманов и за всю систему магии XVI
века. Более того, мы обнаруживаем, что у этих тайных обществ был единый духовный
вождь – некий немецкий граф Габалис, прибывший в Париж со специальной целью
посвятить Вийяра в тайны ордена.
Книга Вийяра пришлась по душе поборникам "здравого смысла" и "разума" – понятий,
все чаще становившихся орудиями нападок на идеалистов. Под маской "здравого
смысла" можно было использовать даже самые примитивные, не выдерживающие критики
аргументы. Но справедливости ради надо сказать, что среди противников оккультной
мудрости встречались весьма образованные люди и даже блестящие писатели. Члены
Французской академии не были магами, но среди них встречались такие, чье
отношение к данной проблеме не было вполне определенным. Даже основатель
академии, Ришелье, колебался в этом вопросе. С одной стороны, он сам стал
жертвой лжеалхимика Дюбуа, пообещавшего ему груды золота, которые смогут
поправить экономику Франции; но несмотря на это, Ришелье защищал двух знаменитых
оккультистов – Жака Гаффареля и Томмазо Кампанеллу.
Разоблачив тайны розенкрейцеров, Вийяр вызвал и довольно неожиданные
последствия. Несмотря на свой сатирический характер, "Граф Габалис" пробудил в
обществе интерес к оккультизму, причем столь сильный, что некоторые даже
полагали, будто Вийяр задался целью не искоренять, а, напротив, пропагандировать
магию. Впрочем, через несколько лет после выхода в свет этой книги Вийяр был
убит – как поговаривали розенкрейцерами, отомстившими таким образом за нескромность и насмешки.
Наука еще не вышла из пеленок, а поборники здравого смысла уже торжествовали
победу разума. Но при этом они невольно пользовались теми же аргументами, что и
авторы розенкрейцерских манифестов. Наука вот-вот разрешит все проблемы и
раскроет все тайны. Близится золотой век; алхимики и тайные Братья скоро станут
пугалами для детей и посмешищем для взрослых. И чем больше ошибок допускали
экономисты и политики, опровергая веру в то, что наука способна разрешить все
проблемы, тем громче звучали насмешники сторонников здравого смысла в адрес приверженцев оккультной мудрости.
Следующая глава ►
Содержание
Главная ► История & Пророчества