"Не должно упоминать о ведьмах, коих не существует"
Кальман Книжник, король Венгерский
В ясные лунные ночи порой можно видали, как ведьмы и ведьмаки бредут по
пустынным дорогам на давно знакомое место сборища. Юные и старые равно
повиновались тяготеющей над ними магической власти и спешили на зов,
доносившийся из чащи леса или с дальних полей. Где-то на перекрестке заброшенных
троп поджидал их хозяин. Женщины несли с собой палки и метлы с прикрепленными к
ним свечами. Приблизившись к месту собрания, они садились верхом на эти метлы и
вприпрыжку, с визгом и криком, въезжали в круг своих товарок, отвечавших им
такими же воплями. Незваные гости на шабаше появлялись редко, и никто не мешал
ведьмам веселиться вволю. Если же крики и музыка доносились до ушей
богобоязненных крестьян, те захлопывали ставни и осеняли себя крестным
знамением. Даже самые отважные охотники за ведьмами прикидывались, что ничего не
слышат, ибо они понимали: на шабаше председательствует сам Сатана, а против князя тьмы любое оружие бессильно.
Чаще всего ведьмы собирались у трухлявого дерева, у верстового столба или под
виселицей. Под предлогом магических обрядов разворачивался с гротескной
пышностью настоящий праздник сладострастия. Шабаши приобрели зловещий смысл с
того времени, когда языческие обряды стали считаться уже не попытками возродить
прошлое, а преступными деяниями, зародившимися на почве ересей и ведьмовства.
Ведьма вошла в Средневековье рука об руку с дьяволом. В начале XI века историк
Иоанн Мальмсберийский рассказывал о ведьме, которая скакала вместе с дьяволом на
коне, чья сбруя была украшена железными шипами. Также он сообщил, что на дороге
в Рим разбойничали две старухи, которые превращали людей в лошадей и мулов и
продавали их затем как вьючных животных. Иоанн Солсберийский (XII век) также
упоминает о ведьмовских шабашах, на которые дьявол являлся в облике козла или
кота. В XIII веке, когда поверья о дьяволе приобрели четкие формы, Винцент из
Бове повествовал о "бродячих женщинах" – ведьмах, летающих по ночам на шабаши.
Вильям из Оверни подтвердил существование подобных суеверий, сообщив о том, как
ведьмы летают по воздуху верхом на посохах и палках.
Вплоть до XVIII века распространено было убеждение, что ведьмы способны летать
со скоростью ветра. Ведьму мог носить по воздуху демон, или сам дьявол в облике
козла или грифона, или же, наконец, заколдованная палка, метла, вилы, магический
посох. Знаменитый демонолог Гваццо изображает в своей книге "Compendium
Maleficarum" (Милан, 1608) ведьму верхом на фантастическом крылатом козле; а
Ульрих Молитор, известный судья из Констанца, иллюстрирует свой доклад о ламиях
(1498) грубоватой, но выразительной гравюрой, где верхом на вилах летят две
ведьмы и колдун с головами осла, ястреба и теленка. Повсеместно признавалось,
что ведьмы способны превращаться в животных. Иногда, впрочем, они рядились в
звериные шкуры и маски, по обычаю, восходящему к празднику Вакханалий. Вообще,
многие элементы шабаша напоминают о древних культах Дианы, Януса (двуликого
божества, стража дверей и перекрестков), Приапа и Вакха. Ночные сборища под
открытым небом, с которыми так истово боролись защитники веры, были пережитками
"religio paganorum" – "религии поселян". Но только теперь звериные шкуры и рога
стали атрибутами дьявола. Нередко маску принимали за подлинное лицо, и очень
скоро начали думать, будто ряженый председатель шабаша – это и есть Сатана собственной персоной.
В чем состояла цель этих ведьмовских сборищ и какие церемонии на них
проводились? У добропорядочных людей страх перед шабашами подчас оказывался не
сильнее любопытства. На основе признаний, сделанных ведьмами на допросах, мы
можем восстановить многие детали сатанинских обрядов; однако трудно понять, что
из этих признаний соответствовало действительности, а что было вырвано судьями
под пыткой у несчастных жертв. Многим женщинам, попавшим в руки палачей,
недоставало фантазии, и они были только рады подтвердить предоставленные им
готовые ответы, ибо только признание могло положить конец пытке. Рассказы о
шабашах различны в разных странах, но практически все демонологи и ведьмы
сходились на том, что для ночных полетов необходима колдовская мазь –
наркотическое масло, которым ведьма смазывала свое тело и волшебную метлу.
Представление о подобных ведьмовских мазях появилось отнюдь не в средние века, а
гораздо раньше. Одну из них описывает еще Апулей (II век нашей эры) в "Золотом осле".
Колдуньи с помощью особых притираний могли превращаться в разнообразных
животных. Герой романа Апулея, возможно, сам автор, сквозь щелку в двери чердака
подглядывает за волшебницей Памфилой, которая: "...сбрасывает с себя все одежды и, открыв какую-то шкатулку, достает оттуда
множество ящичков, снимает крышку с одного из них и, набрав из него мази,
сначала долго растирает ее между ладонями, потом смазывает себе все тело от
кончиков ногтей до макушки, долгое время шепчется со своей лампой и начинает
сильно дрожать всеми членами. И пока они слегка содрогаются, их покрывает нежный
пушок, вырастают и крепкие перья, нос загибается и твердеет, появляются кривые
когти. Памфила обращается в сову".
С приближением момента шабаша у ведьм ухудшалось самочувствие, они испытывали
зуд или боли. Эти физиологические симптомы ведьмы истолковывали как признаки
недовольства хозяина, на зов которого они не спешат явиться. В подобном случае
ведьма отправлялась в уединенное место – на чердак, в погреб или в любую
комнату, где был очаг, ибо покинуть жилище она должна была через трубу. Затем
она смазывала тело колдовской мазью, непрерывно бормоча при этом заклинания. А
затем ведьма поднималась в воздух... по крайней мере, ей так казалось.
Исследователи утверждают, что ядовитая мазь оказывала на ведьм наркотическое
воздействие; погрузившись в транс, они воображали, что находятся на шабаше. Один
современный демонолог пытался объяснить полеты ведьм левитацией. Цитируя
предания о святых подвижниках, он утверждал, что в состоянии особого возбуждения
человек способен взлетать и перемещаться по воздуху. Такой фантастической теории
мы можем противопоставить более раннее и несравненно более надежное
свидетельство очевидцев, которые наблюдали, как ведьмы, погруженные в транс,
лежат неподвижно и не реагируют на раздражители, оказываясь нечувствительными к
боли. Очнувшись, они рассказывают о "полетах",
о том, чем они угощались на шабаше, и так далее.
Ведьмовское угощение, кстати говоря, было одним из главных элементов шабаша, и
трапезы ведьм, в отличие от полетов, без сомнения, имели место в
действительности. По-видимому, ведьмы все же предпочитали являться на сборища не
в наркотических грезах, а наяву, даже если для этого им приходилось идти пешком.
Такое пиршество изображено на гравюре, иллюстрирующей книгу Гваццо. Мужчины и
женщины сидят вперемешку с демонами за столиками, расставленными посреди поля;
обнаженные рогатые слуги подают им блюда и напитки. Когда бы не пресловутые
невинные младенцы в качестве одного из пунктов меню, ведьмовская трапеза почти
ничем не отличалась бы от обычного сытного обеда. На стол подавали вино, мясо,
масло и хлеб; иногда пиршество было поистине роскошным, если его оплачивал
какой-нибудь богач (на шабаше богачи и бедняки веселились бок о бок как равные).
Иногда роль Великого Мастера на шабаше исполнял какой-нибудь аристократ. Он
облачался в маскарадный костюм Дьявола, тщательно скрывая свое настоящее лицо. В
Шотландии Джон Фиан, глава бервикширских ведьм, даже под пыткой не пожелал
выдать своего Великого Мастера – графа Босуэлла. Весьма вероятно, что последний
внушал своим приверженцам антиклерикальные и революционные идеи, которых сам придерживался.
На иллюстрации из книги Молитора под заглавием "Трапеза на шабаше" мы
обнаруживаем трех жен зажиточных бюргеров. Трапеза их весьма скромна и
происходит in absentia diaboli. Нет здесь и фантастических прислужников, и
вообще, если бы не подпись под гравюрой, трудно было бы заподозрить, что перед
нами – ведьмовское сборище. Однако Молитор напоминает своим читателям о том, как
некий трактир внезапно наводнили злые духи, внешне неотличимые от соседей
трактирщика. Они исчезли, когда святой Герман повелел им убираться прочь.
Учитывая, в какую эпоху писал Молитор свою книгу (1489 год), ему нельзя отказать
в изрядной доле скептицизма. Большинство преступлений, приписываемых ведьмам, он
считает делом рук бесов. Несмотря на то, что Молитор далеко не свободен от
предрассудков своего времени, он все же значительно ограничивает могущество
дьявола и, тем более, ведьм. В эпилоге он приходит к следующему заключению:
"Если только ученые доктора, более сведущие, нежели я, не вынесут иного мнения
(коему я с готовностью подчинюсь), то дьявол ни сам, ни с помощью человека не
способен возбуждать стихии и не может повредить ни человеку, ни животному. Он не
может лишить мужчину способности к продолжению рода, если только Господь
всемилостивейший не даст ему на то власти". Иными словами, возникает сомнение в
том, следует ли наказывать ведьм за поступки, дозволенные самим Богом. В числе
прочих аргументов Молитор заявляет, что шабаши происходят лишь в воображении
некоторых несчастных женщин и что все эти ведьмовские сборища – лишь иллюзии!
Мнение этого скептика, поторопившегося появиться на свет, почти не нашло отклика
среди просвещенных умов той эпохи. Правда, книгу Молитора многократно
переиздавали, но искоренить веру в шабаши было не так-то просто. Художники с
удовольствием изображали ведьм, ибо их привлекала возможность передать
причудливые группы обнаженных фигур. Дюрер сделал копию с эффектной гравюры
Израеля ван Мехелена: четыре ведьмы готовятся к отлету на шабаш. Леонардо да
Винчи нарисовал ведьму перед волшебным зеркалом. Для Ганса Бальдунга ведьмы
вообще стали излюбленным предметом изображения. На одном из его рисунков,
датируемом началом XVI столетия, шабаш ведьм представлен как буйная подготовка к
пиршеству. Ведьма скачет по воздуху верхом на козле. В руках у нее ухват с
горшком, полным колдовского варева. На земле сидят четыре женщины разных
возрастов, а вокруг разложены всяческие "волшебные" предметы: человеческий череп
и кость, лошадиный череп, несколько пар вил и т.д. К женщине средних лет
ластится кошка; в руке эта женщина держит крышку от глиняного горшка, откуда
вырывается зловещий пар вперемешку с жабами и прочими ингредиентами зелья,
предназначенного для вызывания бурь и града. Старуха держит металлическую
тарелку, на которой лежит вареное чудище – полуптица-полужаба. Слева женщина
помоложе поднимает кубок. За спиной у нее кувшин; с ведьмовских вил свисает
связка сосисок, которые подадут к столу после подготовительного ритуала. За всей
этой "походной кухней", разместившейся, как положено, у трухлявого дерева,
присматривает весело блеющий козел.
Когда ведьмы напивались допьяна, причудливо искореженный древесный ствол
превращался в огромного демона и размахивал черными руками в неровном свете
костра. А на рассвете он снова становился самым обычным старым деревом с
изломанными ветвями, жалобно выглядывающими из густого утреннего тумана. При
крике петуха ведьмы молча покидали место сборища, ибо петух – символ света и
христианской бдительности. С незапамятных времен петух считался противником злых
духов; еще древние евреи верили, что этой птице достаточно лишь взмахнуть
крыльями, чтобы отогнать потусторонних визитеров. Однако это не мешало
использовать петуха и в черномагических ритуалах.
Гваццо на не столь художественной, но не менее информативной гравюре открывает
перед нами дальнейшие подробности шабаша. С обескураживающей тщательностью этот
достопочтенный наследник святого Амвросия и приверженец Миланского
богослужебного обряда разоблачает одно за другим все кощунства, творимые на
ведьмовских сборищах. На шабашах, – утверждает он, – родители вручают бесам
своих детей – живых или мертвых, в зависимости от того, желает ли ведьма сделать
своего ребенка слугой дьявола или предпочитает, чтобы его сварили и съели на
этом богомерзком пиршестве. Новички, как взрослые, так и дети, должны пройти
сложный обряд дьявольского крещения. Прежде всего неофит отрекается от
христианской веры и от Бога. Согласно святому Ипполиту, он должен сказать
Сатане: "Я отрекаюсь от создателя небес и земли. Я отрекаюсь от своего крещения.
Я отрекаюсь от своего прежнего служения Богу. Я прилепляюсь к тебе и в тебя я верую".
Затем дьявол когтем оставляет на нем метку, чаще всего над бровью, "и метка сия
истребляет святое крещение". По заключении этого чудовищного договора дьявол
"перекрещивает" в новую веру своего приверженца (иногда вместо святой воды для
этого используются помои). Затем он дает ему новое имя, как произошло, например,
с Ровере де Кунео, получившим от дьявола имя "Барбикапра" ("Козлобородый").
В-четвертых, Сатана велит неофиту отречься от святых таинств церкви, от
крестного отца и крестной матери. Затем он требует от посвящаемого клочок его
одежды и "то, что ему близко и дорого", а также, зачастую, его детей. После
этого неофит должен еще раз принести дьяволу клятву верности, стоя в начерченном
на земле круге, который, согласно Гваццо, является символом "подножия Господня"
- Земли (которую этот доктор-амвросианец, по-видимому, до сих пор считал
диском). С помощью этой церемонии дьявол пытается внушить своим приверженцам, что он и есть Бог.
Далее Сатана заносит имя своего нового слуги в черную книгу (называемую также
"Книгой смерти"), а тот обязуется каждый месяц или каждые две недели удушать
ребенка в честь своего хозяина. Но и это еще не все, ибо дьявол не менее
основателен, чем брат Гваццо, явно полагавший, что лучше показаться назойливым,
нежели пропустить что-то важное. Дьяволопоклонники вручали чертям какой-нибудь
подарок, чтобы те их не били. Такие "взятки" обязательно должны были быть черного цвета.
В-десятых, Сатана "ставит свои метки на той или иной части их тел, как клеймят
беглых рабов. Он поступает так не со всеми, но лишь с теми, кого считает
ненадежными, чаще всего с женщинами. И не всегда он ставит такую метку на одно и
то же место". Этот ритуал, – поясняет Гваццо, – представляет собой пародию на
обряд обрезания. На вопрос же о том, почему дьявольскому варианту этого
старинного обряда подвергаются женщины, у изобретательного амвросианца есть
готовый ответ: в Новом Завете обрезание заменяется крещением, при котором
крестным знамением осеняют всех младенцев, независимо от пола.
Одиннадцатая степень сатанинского посвящения включает ряд обязательств, которые
берет на себя дьяволопоклонник, дабы причинить ущерб святой церкви
разнообразными оскорблениями и кощунствами. Он клянется воздерживаться от
крестных знамений, святой воды, освященных хлеба и соли и прочих предметов,
получивших благословение священника. Он дает обещание в определенные дни
являться на шабаш. И между шабашами он не должен сидеть сложа руки: величайшей
заслугой перед дьяволом является вербовка прозелитов – дело весьма непростое,
учитывая, что ведьма клянется также хранить молчание о заключенном договоре и о
шабашах. Гваццо сообщает также, что если ведьма попытается причинить вред своим
соседям, но потерпит неудачу, зло вернется к ней и обрушится на нее саму.
Дьявол также берет на себя определенные обязательства, но формулируются они
весьма туманно. Он обещает своим приверженцам всегда поддерживать их, выполнять
их просьбы и даровать им счастье в загробной жизни. Не удивительно ли, что
ведьмы выполняли свою часть договора в обмен на столь ненадежные посулы? И разве
бесконечные процессы и казни не говорили о том, что владыка ада совершенно
неспособен помочь своим верным слугам? Очень широко была распространена вера в
то, что Сатана боится судей и редко отваживается проникнуть в тюрьму, решаясь на
это лишь ради того, чтобы внушить заключенному мысль о самоубийстве. Даже самый
темный простолюдин должен был понимать, что дьявол не держит своих обещаний и
даже не считает себя обязанным их выполнять.
Точно так же и судьи с чистой совестью давали обвиняемым лживые клятвы. Суля им
свободу, они – скромно умалчивая об этом – подразумевали освобождение от уз
бренной плоти, а обещая построить новый дом, имели в виду не что иное как
костер. Такие обещания считались благодетельными, и прибегать к ним
рекомендовали самые высокообразованные и знаменитые юристы. Жан Боден, перу
которого, между прочим, принадлежит великолепный трактат "Шесть книг о
республике", в другой своей книге, "О демономании ведьм", писал, что "лгать во
спасение невинных жизней – добродетельно, необходимо и достойно похвалы, а
говорить правду, которая может уничтожить их, – предосудительно".
Следующая глава ►
Содержание
Главная ► История & Пророчества