Баронесса Крюденер Юлиана Варвара с сыном, портрет кисти Ангелики Кауфман
2 сентября 1814 года государь Александр I отправился на Конгресс в Вену. В Европе его встречают, как триумфатора, в его честь один за другим следуют торжественные парады, приемы, балы. Русский император купается в лучах славы и всеобщего обожания, покоряя не только сердца красавиц прекрасными манерами и природным обаянием. В свете обсуждаются не столько результаты заседаний Конгресса, сколько амурные похождения властителей Европы, среди которых опять же больше всего внимания привлекает Александр I. Число его романов переваливает за десяток, что и немудрено, поскольку женщины буквально сами бросаются в объятия победителя Наполеона. В донжуанском списке императора прекрасная графиня Юлия Зичи, графиня Эстергази, венгерская графиня Сегеньи, княгиня Ауэсперг. У князя Меттерниха он с элегантной легкостью уводит княгиню Багратион, благодаря красоте снискавшую славу «русской Андромеды».
Обстановка безудержного веселья и всеобщего поклонения отвлекла императора от постоянных нравственных мучений. Но вскоре он опять погружается в мир душевных переживаний, уезжает из Вены, не дожидаясь завершения работы Конгресса. И опять больше внимания уделяет мистическим исканиям, чем делам сердечным. Приближает к себе митрополита Фотия, издает указ об изгнании из России ордена иезуитов. Но в то же время обращается к мыслям о создании некоего подобия всемирной религии.
В это время Роксана Струдза рассказывает Александру I о прорицательнице Юлиане
Крюденер. Напоминает императору об известных всей Европе предсказаниях баронессы
о нашествии Наполеона и о том, что победить его суждено будет русскому царю.
Кстати, Струдза не преминула поведать Александру и о том, что баронесса является
его ярой почитательницей и страстно хочет увидеть его, заявляя: «Если я буду
жива, это будет одной из счастливых минут моей жизни… Я имею множество вещей
сказать ему. И хотя Князь тьмы делает все возможное, чтобы удалить и помешать
тем, кто может говорить с ним о божественных вещах, Всемогущий будет сильнее
его». Поведала Струдза и о последних пророчествах баронессы, согласно которым Наполеон вскоре будет на свободе.
Александр I знал о баронессе, в Европе она была широко известна. В 1814 году он
даже посещал некоторые мистические собрания, проводимые в ее доме в Париже, но
представлена императору баронесса не была. Рассказы Струдзы отложились в памяти восприимчивого императора.
Во время остановки в Гейльборне, по дороге домой, в Россию, он узнает о бегстве
Наполеона. Начались знаменитые «сто дней». Тогда же императору доложили, что его
просит об аудиенции некая баронесса Крюденер. Александр вспомнил ее пророчество,
предрекавшее бегство Наполеона, и тут же выразил желание принять ее. Пророчества
и проповеди баронессы оказали очень сильное влияние на восприимчивого
Александра. Тем более что ее увещевания затрагивали самые болезненные точки в
его душе. Баронесса призывала углубиться в себя, каяться и замаливать прошлые
грехи. Что-что, а проповедовать она умела!
– Государь, – страстно восклицала баронесса, – Вы еще не приближались к
Богочеловеку, как преступник, просящий о помиловании. Вы еще не получили
помилования от Того, кто один на земле имеет власть разрешать грехи. Вы еще
остаетесь в своих грехах. Вы еще не смирились пред Иисусом, не сказали еще, как
мытарь, из глубины сердца: «Боже, я великий грешник, помилуй меня!» И вот почему
Вы не находите душевного мира. Послушайте слова женщины, которая также была
великой грешницей, но нашла прощение всех своих грехов у подножия Креста Христова.
Баронесса затронула самое святое в душе Александра I. Он слушал, и слезы текли
по его лицу. Крюденер довела императора до такого душевного потрясения, что сама
обеспокоилась его состоянием.
– Не беспокойтесь ничего, – сказал Александр, – браните меня: с Божьей помощью я
буду слушать все, что вы мне скажете, все сказанное нашло место в моем сердце.
Вы помогли мне открыть в себе самом вещи, о которых я ранее не думал.
Александр I услышал от баронессы то, что ему хотелось услышать. В беседах с ней
он находил утешение, и беседы эти становились все чаще и продолжительнее,
заканчивались далеко за полночь. Влияние ее на императора было огромно. В 1815
году, во время похода русской армии на Париж, баронесса сняла крестьянский домик
на берегу Неккара, в котором частым гостем был русский император, выслушивавший
ее наставления. На некоторое время баронесса становится тенью императора – в
Париже она оказывается в отеле Моншеню, оплатить услуги которого она
самостоятельно не может, поскольку испытывает серьезные материальные
затруднения. Но… по соседству с отелем – резиденция русского императора, а в
садовой ограде резиденции есть скрытая от посторонних глаз потайная калитка,
через которую Александр I мог незаметно для зевак проходить в гости к баронессе.
Впрочем, баронессу посещал не только русский император, в ее салоне запросто
можно было встретить и министров, и многих других из парижской элиты.
Австрийский министр иностранных дел Меттерних вспоминал, как по приглашению
Александра I обедал однажды с ним и с госпожой Крюденер. На столе стояло четыре
прибора. Когда министр вежливо поинтересовался, кого еще ожидают к столу,
русский император, указывая на прибор, пояснил: «Он для Господа нашего Иисуса Христа».
Великий князь Николай Михайлович свидетельствовал: «Она была стеснена
недостатком денежных средств и всегда во всем испытывала нужду. Кроме чувств
тщеславия, случая сыграть видную роль, действовала и алчность. <.> В записочках
императора Александра I к князю Голицыну постоянно встречаются анонимные
денежные вспомоществования; они рассыпались щедрою рукой и на г-жу Крюденер, и
на ее родню». Возможно, она как-то использовала свое влияние на императора в
личных целях, но стоит вспомнить, что баронесса Крюденер была безумно популярна
в Европе, ее проповеди собирали тысячи людей. Надо ли говорить, что в
пожертвованиях недостатка не было? Но в то же время общеизвестно, что баронесса,
как только рассталась со светской жизнью, стала бедна, как церковная мышь, раздавая все, что имела.
И еще один важный момент – не знаю, что двигало баронессой, не берусь судить, но
она оставила яркий след в истории – это точно. Многие историки не придают
большого значения ее влиянию на императора, не признают ее роль в создании
Священного союза. В качестве аргументов часто приводится распространенное и не
лишенное оснований убеждение в том, что государь не имел сколько-нибудь
устойчивых убеждений. Вспоминают, что в Силезии он был вхож в общины моравских
братьев, в Бадене посещал Штиллинга, в Лондоне был частым гостем у квакеров,
посещал салоны магов и прорицателей разного толка.
Все это так, но не зря австрийский канцлер Меттерних, славившийся умом
изворотливым и проницательным, высказывая опасение в связи с влиянием на
Александра I сектантских мистических убеждений, более всего опасался именно
баронессы Крюденер. Роль баронессы в создании этого союза станет более выпуклой,
если вспомнить, что текст договора о создании Священного союза был задуман
Юлианой Крюденер, Роксаной Струдза, фон Баадером и другими, а сам текст написан
Александром Струдзой и Каподистрией. И не случайно Роксана Струдза постоянно
подчеркивала роль баронессы в создании этого Священного союза, поскольку именно
она сформулировала и смогла преподнести Александру I эти идеи как его собственные.
Баронесса толковала свершение предсказаний пророка Давида о борьбе южного и
северного царей, в которой победит северный царь. Южный царь – Наполеон,
воплощение космического зла, северный царь – Александр I, орудие Провидения,
спаситель мира. Крюденер вещала: «Миссия Александра, воссоздавать то, что
Наполеон разрушил. Александр – белый ангел Европы и мира, в то время как
Наполеон был черным ангелом».Она призывала «оставить мирскую политику для того,
чтобы священная политика заняла ее место». Неудивительно, что для Александра, по
словам мадам де Сталь, баронесса Крюденер стала «провозвестником великой
религиозной эпохи, которая приуготовляется человеческому роду».
Даже сама идеологическая трактовка Союза, которую потом часто повторял Александр
I, была сформулирована в записках баронессы: «Священный союз между Иудой
Маккавеем и его братьями против Антиоха Сирийского, воплощенного Антихриста,
спас Израиль закона. Крестовые походы, оправданные чудесами святого Бернара и
смертью святого Людовика, основали дух рыцарства, который спас христианство от
ига Полумесяца. Третий священный союз должен существовать во времена пришествия
Антихриста, чтобы проложить путь христианству против него. Священный союз должен
быть заключен для того, чтобы во время испытаний, очищения и восстановления
связанные между собой христианские души доброй воли готовились бы узреть своего Бога».
В мемуарах такого важного свидетеля, как Александр Струдза, принимавшего непосредственное участие в текстовой разработке договора о Священном союзе, прямо указывается на баронессу, как на вдохновительницу этого проекта: «Редкое явление в нравственном мире; ибо в сердце ее горела истинная любовь к ближнему. В беседах сей знаменитой женщины с Императором, еще на берегах Неккера и потом в Париже, разговор невольным образом склонялся к священной цели всех благочестивых желаний – к славе имени Христова и к освящению союза народов его учением и духом. Таким образом возник проект братского и Христианского союза. Император изволил собственноручно начертать его вчерне, и нечаянно, утром, призвав к себе графа Каподистрию, жившего со мною в верхнем этаже Елизе-Бурбонского дворца, вручил ему черновую бумагу и велел ему просмотреть оную, присовокупив: «Я не мастер ваших дипломатических форм и обрядов; прибавьте необходимое, введите лучший порядок мыслей, но сущности их отнюдь не изменяйте! Это мое дело; я начал и, с Божьею помощью, довершу». Каподистрия <…> зашел ко мне; мы вместе читали с благоговейным вниманием сии строки, сей драгоценный и верный отпечаток души Александра».
О многом говорит и тот факт, что прежде, чем предложить трактат на рассмотрение
императору Францу и королю Фридриху-Вильгельму, Александр I прочел его баронессе
Крюденер. «Я оставляю Францию, – сказал ей Александр, – но до моего отъезда я
хочу публичным актом воздать Богу Отцу, Сыну и Святому Духу хвалу, которой мы
обязаны Ему за оказанное покровительство, и призвать народы встать в повиновение
Евангелию. Я желаю, чтобы император австрийский и король прусский соединились со
мной в этом акте Богопочитания, чтобы люди видели, что мы, как восточные маги,
признаем верховную власть Бога Спасителя». На прощание император пригласил
баронессу приехать в Петербург, где он обещал ей всяческое покровительство и содействие.
Впрочем, идеи объединения витали над Европой. Российский император еще в 1805
году предлагал Англии в будущем, после победы над Наполеоном, создать некий
договор о единстве, «который лег бы в основание взаимных отношений европейских
государств» и стал бы залогом к осуществлению идеи вечного мира.
Император уехал в Россию, а баронесса ревностно продолжила свое служение.
Влияние ее на умы было велико, проповеди пользовались неизменным успехом. Но
ширился и круг ее недоброжелателей. Кто-то был обижен тем, что внявшие ее
проповедям родственники бросили все, оставив без средств к существованию семьи.
Кто-то просто завидовал ее успеху. Власти с опаской присматривались к массовым
радениям, побаивались роста влияния на умы непредсказуемой проповедницы. Кто
знает, к чему она призовет завтра? В стране и так брожение и вольнодумство.
До поры до времени баронессу надежно защищала стоявшая за ее спиной тень
русского императора. Но все забывается, да и она, скорее всего, забыла об
осторожности, возомнив себя неприкосновенной. Власти не любят пророков, что бы они ни проповедовали.
Во Франции ей «посоветовали» перебраться с проповедями в Швейцарию, мол,
французы уже достаточно ознакомлены с ее идеями, пора бы и соседей просветить.
Баронесса, давно ставшая гражданкой мира, легко согласилась и отправилась в
Швейцарию. Там, утомленные тем, что в их государстве ровным счетом ничего не
происходит, рады были ее приезду «и в воздух чепчики бросали».. Но затем
швейцарские голубые мундиры, слишком много усилий прилагавшие именно к тому,
чтобы в их государстве ничего не происходило, были обеспокоены многолюдными
сборищами и пламенными проповедями миссионерки. Немудрено, что из Швейцарии ее
под локотки настойчиво препроводили в Австрию и далее – транзитом через границы
немецких государств. Когда же баронесса попыталась воспротивиться такому
невольному «путешествию», в 1818 году ее под полицейским конвоем доставили в
Россию, в Петербург, к обожаемому ею русскому императору.
Поначалу все складывалось как нельзя лучше. В Северной Пальмире ее встретили
многочисленные поклонники и единомышленники, собиравшиеся, как бы сейчас
сказали, в фан-клуб. Вот как современник, правда, не без достаточно злой иронии описывает происходящее:
«Изгнанная из Швейцарии за свои нетрадиционные религиозные опыты баронесса,
помня приглашение Александра I, прибыла в Россию в 1818 году, где вокруг нее
составился кружок поклонников, собиравшийся в доме племянницы Голицына и сестры
Софии Сергеевны Мещерской, княгини Анны Сергеевны Голицыной. Молитвы ее, по
обыкновению, состояли из обычаев Греческой, Католической и Протестантской
церквей. Ее спутники пели несколько строф на разные голоса, затем каждый
становился на колени перед стулом (видимо, так и выглядел бог Крюднерши) [так в
оригинале именуется баронесса. – В. М.]и опускал голову, скрывая лицо в платок.
Затем спутник баронессы – литург читал главу из Священного Писания, после чего
баронесса произносила проповедь. В такой форме происходило экуменическое
действо. Баронесса (а точнее, бес, овладевший ей) войдя в экстаз, могла болтать
без умолку 13 часов подряд! Так, в один из дней она говорила почти без всяких
перерывов с 9 утра до 11 часов вечера. Брат ее, между прочим, был
вице-президентом Санкт-Петербургского библейского общества. В промежутках между
вавилонскими службами она выдала свою дочь Юлию за барона Беркгейма, который
вскоре перешел на русскую службу».
Не самый лестный отзыв о баронессе, хотя, если учесть, сколько в то время
развелось подобных салонов и собраний, раздражение мемуариста понять можно.
Впрочем, мнения света не очень интересовали окруженную всеобщим вниманием
баронессу, к тому же, прекрасно знавшую цену таковым мнениям. Над головой ее
собирались тучи, но она их не замечала, либо упорно не хотела замечать. За годы
их разлуки, император значительно охладел к прежним взглядам, что бывало с ним
уже неоднократно. К тому же в жестокой борьбе за влияние на Александра I лоб в
лоб сошлись всесильный и дерзкий князь Голицын, могущественный покровитель
баронессы, и вызванный весной 1822 года в Петербург Сковородский архимандрит
Фотий, ярый враг масонов и сектантов.
О характере архимандрита есть забавное свидетельство. Митрополит Серафим, перед
вызовом Фотия в Петербург, спросил у архиерея Владимира Ужинского, у которого
некогда служил Фотий, стоит ли вызывать архимандрита в столицу. Архиерей ответил
не без юмора: «Можно благословение дать приехать; но тогда сбудется сие: и
потрясется весь град Святаго Петра от него». Архиерей был мудрым человеком и мог
бы снискать славу пророка. От приезда Фотия вскоре «потряслась» вся Россия, не
только «град Святаго Петра».
Как опять не вспомнить о внушаемости императора! После первой же встречи с
Фотием, 1 августа 1822 года, последовал именной Указ «О уничтожении масонских
лож и всяких тайных обществ». Самое любопытное то, что Указ адресовался для
исполнения непосредственно министру внутренних дел Кочубею, масону ложи
«Минерва» с 1786 года.
Фотий люто возненавидел Татаринову, но особенно баронессу Крюденер, называя их
не иначе как «жабы, клоктавшие во время оно, дщери дъявола». О Крюденер (называя
ее Криднер) он писал в автобиографии, задыхаясь от злобы и вынужденно, с плохо
скрываемой завистью, признавая ее популярность: «Женка сия, в разгоряченности
ума и сердца, от беса вдыхаемая, не говоря никому ничего противного похотям
плоти, обычаям мира и делам вражиим, так нравиться умела всем во всем, что
начиная с первых столбовых бояр, жены, мужи, девицы спешили, как оракула некоего
дивного, послушать женку Криднер. Некоторые почитатели ее из обольщения ли
своего или из ругательства над святынею христианских догматов, портреты
изобразив Криднер, издавали в свет ее с руками к сердцу прижатыми, очи на небо
имеющую, и Святого Духа с небес как на Христа сходящего в Иордане или на Деву
Богородицу при благовещении Архангелом. Вот слепота мудрых и разумных, людей
просвещенных от мира в Санкт-Петербурге».
Госпоже Крюденер было о чем задуматься. Впрочем, серьезный повод задуматься был
у нее еще раньше. Не без участия Фотия сначала из дворца, а потом из столицы
была выслана уже упоминавшаяся предсказательница Татаринова. Поначалу она
обосновалась на даче, но вскоре вместе с ближайшими помощниками была выслана в
монастырь до раскаяния. Не помогло ни заступничество Голицына, ни то, что
Александр I был крестным отцом дочери Татариновой.
У фанатичного Фотия появился сильный союзник – фаворит государя Аракчеев.
Собственно, он и возглавил оппозицию духовенству других вероисповеданий и
масонству, открыто порвав все отношения с князем Голицыным. Аракчеев обладал
истинной властью. Он не боялся кричать в лицо дворянам: «Вы все карбонарии!» Он
не появился, как чертик из шкатулки, а давно был серой тенью возле императора. И
давно был наделен огромными полномочиями, достаточно вспомнить императорский
Указ: «Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым Высочайшие
повеления считать именными нашими указами». Как говорится, комментарии излишни.
Неудивительно, что Александр I, в очередной раз основательно пересмотревший и с
привычной легкостью поменявший свои взгляды, значительно охладел к самой
провидице и ее проповедям. Влияние на императора оказывали лица, находившиеся
поблизости. Баронесса, излишне уверовавшая в свое влияние на императора,
добившись у него аудиенции, не нашла ничего лучшего, чем начать призывать его
возглавить новый крестовый поход против неверных, приняв участие в освобождении Греции от турецкого ига.
Эта тема была для Александра I ужасно болезненной. Он понимал, что все
православные государства именно от русского царя ждут помощи грекам, он же не
желал втягивать Россию еще в одну кровопролитную войну. Давление на царя было
колоссальное. В самой России постоянно и отовсюду слышались призывы и даже
требования помочь грекам. А тут еще некстати и эта престарелая пророчица туда же, указывать.
Раздраженный император прервал аудиенцию. Баронесса, видимо, все же
предугадывала такой поворот событий, поскольку тут же упала в царственные ноги и
слезно просила не уходить, поскольку она призвана охранять императора. Бог
направляет ее, и божественным даром провидения ей дано знать, что против царя
существует заговор, и ей поступила весть, что подосланный заговорщиками убийца
именно в этот час находится во дворце. Взволнованный император вызвал охрану, во
дворце поднялся переполох, все бросились искать подосланного убийцу и в одном из
залов, за шторами, обнаружили перепуганного человечка, у которого при обыске отобрали кинжал.
Расчувствовавшийся император только собрался поблагодарить баронессу, как
незадачливый террорист, разрывая на груди рубаху, стал биться в истерике,
клятвенно заверяя, что ни сном, ни духом не помышлял об убийстве, а во дворец
его тайно привела сама баронесса, велев постоять за шторами до ее отъезда. Не
слушая объяснений, император повернулся и вышел, не отдав никаких распоряжений.
Свита помешкала, «заговорщика» отправили во дворцовую тюрьму на дознание, а
баронессу выпроводили из дворца, не решившись препроводить и ее в каземат.
Возможно, все было не совсем так, и эту историю выдумали и разнесли злые языки
врагов баронессы, поскольку император после аудиенции посчитал нужным написать
пространное, на восьми страницах, письмо баронессе с подробными пояснениями,
почему он не может вступить в войну с Турцией. Далее он отказал баронессе в
аудиенциях и даже ее дальнейшее проживание в столице разрешил с непременным
условием, что она «будет сохранять благоразумное молчание относительно положения
дел, изменять которые он не желает вследствие ее досужих мечтаний».
Для баронессы это был серьезный удар. Популярность ее сразу пошла на спад,
многие отвернулись от нее. Крюденер продолжала свою деятельность, но проповеди
ее стали сумбурными: она больше говорила о себе, о таинственной великой миссии,
возложенной на нее Богом. Пророчества ее стали мрачнее мрачного: она
предсказывала многие бедствия Европе и близость Страшного суда. Ей бы умолкнуть,
хотя бы на время… Ведь буквально у нее на глазах произошло крушение самого
известного пророка – пастора Иоганна Госнера.
Один из руководителей католической секты «пробужденных» в Баварии, преследуемый
за убеждения, бежал в Петербург. По ходатайству Голицына он получил место
проповедника при Мальтийской церкви. Судя по всему, язык у него был подвешен как
надо – на его проповеди ходили толпы людей. Он становится одним из директоров
Библейского общества, с его «благословения» в типографии Греча издается
еретический перевод толкования Нового Завета «Дух жизни и учения Иисуса Христа в
Новом Завете». Переводчик Брискорн умер, не успев довершить работу. Закончил его
дело подчиненный и друг Голицына некто Попов, председатель департамента
гражданских и духовных дел. Кстати, при переводе он так расписался, что добавил
несколько страниц от себя.
Фотий обрушился на князя Голицына в Синоде. Понимая, что настал решительный час,
Фотий и его помощники добиваются назначения императором аудиенции митрополиту
Серафиму, которого уговаривают доложить о творящихся безобразиях. Серафим
согласился, но перед самым выездом растерялся, оробел, несколько раз выходил на
лестницу и несколько раз возвращался. Фотий почти прикрикнул на него:
– Что ты, владыка святой, робеешь? С нами Бог! Господь сил с нами! Аще Бог по
нас, кто на нас? Пора тебе ехать! Гряди с Богом!
Потеряв терпение, Фотий с помощниками подхватил митрополита и буквально затолкал
его в карету, велев кучеру ехать до самого Зимнего без остановки, чтобы ни
кричал митрополит. Надо отдать ему должное, приехав во дворец, митрополит обрел
необходимое мужество и, войдя к императору, тут же снял с головы белый клобук и
положил его к ногам Александра I, заявив:
– Не приму его, доколе не услышу из уст вашего величества царского слова, что
Министерство духовных дел уничтожится и Святейшему синоду возвратят прежние
права его и что министром народного просвещения поставлен будет другой, а
вредные книги истребятся.
Долго длилась аудиенция. Митрополит убедил Александра I в своей правоте, и
император, прощаясь с ним, поднял клобук и протянул его со словами:
– Преосвященный, примите ваш клобук, который вы достойно носите, а ваши святые и
патриотические представления будут исполнены.
В тот же день, 25 апреля 1824 года, был подписан Указ князю Голицыну о Госнере и
прочем, предписывавший выпроводить Госнера за границу. Закончилась не только
карьера католического проповедника. Закатилась звезда всемогущего князя
Голицына: Библейское общество было закрыто, а сам князь оставил Министерство
духовных дел, проиграв схватку в подковерной борьбе неистовому Фотию.
В этой ситуации доброжелатели посоветовали баронессе уехать из Петербурга. В
этот период она свела дружбу с экстравагантной княгиней Анной Сергеевной
Голицыной, урожденной Всеволожской. По каким соображениям она вышла замуж за
князя И. А. Голицына, жуира и мота, трудно сказать, скорее всего, выходила она
не за разорившегося князя, а за его титул, поскольку в церковь на венчание, к
удивлению публики, явилась с большим портфелем под мышкой. По завершении
церемонии бракосочетания на ступенях церкви она протянула портфель князю и сказала:
– Здесь половина моего состояния. Вы – богаты, а я – княгиня. Надеюсь больше с вами не встречаться.
Княгиня была весьма религиозна, даже заслужила репутацию кликуши. Скорее всего,
просто оригинальничала. Ей это было свойственно – эпатируя окружающих, она
разгуливала по городу в мужском костюме, но в чепце, коротко стригла волосы,
увлекалась мистикой и всем необычным.
Когда в Петербурге над головами слишком ярких личностей стали собираться тучи,
княгиня Голицына, собрав вокруг себя компанию столь же экзальтированных особ,
решила отправиться в Крым. Там они хотели обращать в истинную веру татар и
основать убежище для раскаявшихся преступников и грешников. Экзальтированные
дамы впервые на практике решили воплотить в жизнь коммунистические идеи Фурье, создателя «фаланг».
Деятельная княгиня Голицына купила барку, собрала вокруг себя последователей
баронессы Крюденер, и весной 1824 года прямиком из-под Качинкина моста в
Петербурге новоявленные миссионеры и колонисты последовали в Крым. Перед
отплытием баронесса во весь голос провозгласила скорые беды Петербургу и смуту в
России. И уже 7 ноября на Петербург обрушилось невиданное наводнение. В городе
ходили упорные слухи, что это сбываются пророчества баронессы Крюденер,
навлекшей на Петербург гнев Божий за то, что император отказал в помощи восставшим грекам.
Во время путешествия миссионерок барка едва не затонула, спаслись благодаря
решительной княгине, успевшей вовремя срубить мачту. Возглавляли
путешественников баронесса Крюденер, княгиня Голицына и некая графиня Гоше де
Круа, француженка, в 1812 году принявшая русское гражданство. К ним
присоединились дочь баронессы Юлия Беркгейм с мужем. Графиня Гоше заслуживает
особого внимания. Во многих источниках указано, что под этим именем скрывалась
знаменитая авантюристка Жанна де ла Мотт Валуа, участница скандальной аферы с
ожерельем королевы, прототип знаменитой Миледи из романа Дюма «Три мушкетера»,
захватившая воображение писателя настолько, что он вернулся к ней еще раз в
романе «Ожерелье королевы». Как утверждают некоторые современники, когда графиня
умерла в Крыму, на ее теле нашли следы клейма, оставленного палачом.
Впрочем, вопрос этот сложный, да и не о Миледи наш рассказ, хотя тема,
безусловно, интереснейшая. Вот какие персонажи собрались вместе в Крыму. Княгиня
построила в Кореизе, возле Ялты, дворец, известный сегодня, как дворец Юсупова.
Под крымским солнцем в одеждах монахинь подруги отправились обращать мусульман в
истинную веру, а заодно набирать добровольцев в первые «фаланстерии». Полиция на
корню пресекла эти попытки, не дав состояться первым в России коммунам.
В Крыму баронесса впала в тяжелую депрессию, мучила себя голоданием, но все так
же до самой смерти «с одинаковой ревностью проповедовала новое Евангелие бедным
и богатым, императору и нищему».
Скончалась баронесса 25 декабря 1824 года. Через год сбылось еще одно ее
предсказание – на Сенатскую площадь вышли мятежные полки, в Россию пришла смута.
Мятежная баронесса нашла успокоение под знойным солнцем Крыма, могила ее в
Кореизе, возле Ялты. Ее биограф написал так: «Ее жизнь полна драматизма
благодаря странному сочетанию похождений страстной и честолюбивой искательницы
приключений с христианскими подвигами самоотвержения и милосердия искренней энтузиастки».
Другие провидцы, святители, чудотворцы и блаженные в истории России
Феодосий Печерский
Петр и Феврония
Стефан Пермский
Кирилл Белозерский
Татаринова Екатерина
Макарий Оптинский
Иннокентий митрополит
Амвросий Оптинский
Варсонофий Оптинский
Хлебников Велимир
Вольф Мессинг
Главная ► История & Пророчества
