Крюденер Юлиана Варвара

Баронесса Крюденер Юлиана Варвара с сыном, портрет кисти Ангелики Кауфман

В «божественную Юлиану» очертя голову влюблялись секретари посольств, придворные, военные. Сочинениями писательницы Крюденер, автора романа «Валерия», о котором блистательный Пушкин отозвался: «Задушевный, изящный и прекрасно написанный роман», зачитывались в России и Франции. Она была собеседницей, подругой и даже, по их собственному признанию, «духовной наставницей» многих знаменитых людей своего времени, свидетельницей и, что еще важнее, непосредственной участницей множества исторических событий эпохи. Ее предсказаниям и проповедям внимали тысячи людей, к ней прислушивались цари и министры, под ее влиянием на некоторое время оказался Александр I.

Огнем яркой кометы прочертила баронесса Юлиана Варвара (Юлия Барбара) Крюденер небосклон Европы, угаснув в тиши благоухающих садов Крыма. Ее путь от светской львицы до престарелой проповедницы и кликуши, изгнанной из многих стран, поражает многочисленными метаморфозами, невероятными поворотами авантюрного сюжета по имени «Жизнь».

Русская подданная, она родилась в немецкой тогда Риге, в семье Фитингофов, принадлежавшей к известной Остзейской фамилии, давшей тевтонскому ордену двух гроссмейстеров. Детство и юность внучки фельдмаршала Миниха, дочери лифляндского губернатора и сенатора, прошли в тягучей тоске поместья, владельцем которого был ее отец. Образование получила вполне европейское: сначала на родине – с ней занимался домашний учитель аббат Беккер, затем во Франции, в Париже. Кстати, самый известный свой роман она написала на французском языке. По-русски практически не говорила, что не помешало ей выйти замуж за бравого дипломата, барона Крюденера, русского посланника в Париже. Барон был дважды вдовец и старше восемнадцатилетней новоявленной баронессы на двадцать лет. Но все это ничуть не смутило юную, но деятельную особу, которая, вкусив прелести жизни в европейских столицах, совсем не собиралась возвращаться на задворки Европы, в глухое лифляндское поместье.

Юная баронесса не была красавицей, но по воспоминаниям современников «отличалась редкой выразительностью и грацией». К тому же была она весела, легка в общении, остроумна и не придерживалась слишком строгих правил. Следуя за мужем, роскошной бабочкой порхала по всем салонам Европы, от Парижа до Копенгагена и Венеции, кружа головы, очаровывая, соблазняя. Впрочем, не только следуя за мужем, она много путешествовала и вполне самостоятельно. Что же касается бесконечных флиртов, головокружительных романов и супружеских измен – все это было вполне в духе того куртуазного периода в истории и не вызывало всеобщего осуждения, поскольку не являлось чем-то из ряда вон выходящим, скорее, наоборот.

Многочисленные любовные похождения не затрагивали слишком глубоко сердце юной светской львицы, проводившей время в балах, домашних спектаклях, чтении любовных романов, поглощаемых ею в невероятных количествах. Думала ли она, переживая над волнениями созданной творческой фантазией Руссо Элоизы или над страданиями гётевского Вертера, что вскоре сама станет автором произведения о любви? И уж тем более ни сном, ни духом не помышляла, что в основу своего произведения положит самое невероятное, самое безобидное и самое романтическое приключение в своей жизни.

Случилось это в 1796 году, когда ее муж исполнял обязанности посланника в Венеции. В русской дипломатической миссии служил секретарем дипломат Александр Стахеев, человек скромный и строгих правил, но с пылким сердцем. Оно не могло не воспламениться под воздействием знойной погоды и горячего италийского солнца, а тем более под впечатлением от встреч с баронессой Крюденер, всегда бывшей в центре повышенного мужского внимания во время многочисленных посольских приемов и балов. Надо ли говорить, что чувство это было безответным, поскольку баронессу привлекали более блестящие партии. Да и сам Стахеев предпочитал любить баронессу в лучших традициях модных романов, то есть, на расстоянии. Так бы и не узнала чаровница о своем тайном воздыхателе, если бы Стахеев не совершил невероятный поступок: он написал Юлии Крюденер письмо с признанием в любви. Но отправил его не баронессе, а ее мужу.

Поскольку передал он его перед тем, как покинуть посольство, получив по собственной просьбе перевод на другое место службы, муж нисколько не возмутился, посчитал произошедшее казусом, в свою очередь, совершил достаточно нелепый поступок: ознакомил с письмом свою легкомысленную супругу. Баронесса слегка посмеялась, слегка посочувствовала незадачливому влюбленному и вскоре забыла этот забавный эпизод.

Но как-то от скуки, устав от развлечений и чтения романов, она решила сама попробовать вывести нечто похожее на бумаге. Задумавшись над сюжетом, вспомнила о безнадежно влюбленном секретаре посольства, его чистом и ярком чувстве и написала роман в эпистолярном жанре «Валерия». Как бы ни оценивали роман с точки зрения литературных достоинств (хотя он и не был вовсе лишен оных, чего только стоит благосклонный отклик Пушкина), он стал необычайно популярен. И во Франции, поскольку написан был на французском языке, и в России, где в те времена моментально переводилось все, что писалось во Франции, особенно романы, жанр, в России только зарождающийся, но у читающей публики уже пользующийся успехом. Роман стал модным, успех был ошеломляющий. Баронесса сразу поняла, чего ей не хватало всю жизнь: СЛАВЫ, которую не могли заменить никакие, самые бурные любовные романы ее жизни.

Вскоре овдовев, она продолжала много путешествовать, объездила всю Европу. Продолжала писать, но все ее милые пьесы, эссе и рассказы не приносили желаемого признания, новой «Валерии» создать не удавалось. Баронесса с удивлением обнаружила, что у литературной славы короткая память: появлялись новые произведения, новые кумиры, ее роман постепенно забывался читателями.

В 1804 году вдова возвращается на некоторое время в Лифляндию и здесь становится невольной свидетельницей трагедии: у нее на глазах погибает один из знакомых. Случай этот настолько потряс ее воображение, что буквально перевернул жизнь Юлии Крюденер. Она все чаще обращается к религии, что вскоре сыграет в ее жизни важнейшую роль. Но пока она все еще ведет привычный образ жизни, много путешествует. Ее принимают по всей Европе, с ней охотно заводят знакомства и переписываются королева Пруссии Луиза, Ахим фон Арним, Жермена де Сталь, Шатобриан, князь Александр Николаевич Голицын и многие другие властители умов и народов того времени.

В погоне за успехом она отправляется в Париж, постоянную Мекку людей искусства, богемы. Поскольку новые ее произведения успехом не пользуются, по крайней мере, таким как первый роман, она решительным образом напоминает забывчивой публике об этом романе и о себе. Наверное, впервые в мире баронессой Крюденер проводится масштабная и впечатляющая, как сейчас модно это называть, пиар-акция, надо признать, весьма остроумно продуманная и действенная.

Используя широкие знакомства, она «подсказывает» знакомым поэтам посвящать ей стихи, прозаиков просит высказать свое мнение о ее произведениях в прессе. Конечно, она просит высказаться искренне, поскольку ей важно мнение таких знатоков и ценителей слова. Но разве могут галантные французы обидеть даму нелицеприятными отзывами? Тем более тогда, когда все журналы и газеты заполнены восторженными рецензиями, написанными золотыми перьями Франции?

Изобретательность госпожи Крюденер в саморекламе воистину фантастична! Эта милая дама взяла себе за правило ежедневно терпеливо обходить бесчисленные парижские магазинчики и лавочки, повсюду требуя предметы дамского туалета – будь то шляпка, ленты или набор булавок, но только – а-ля Валерия. На все отказы и недоуменные пожимания плечами, госпожа Крюденер изображала неподдельное удивление, а порой и очень откровенно сердилась, возмущаясь незнанием продавцами столь модного романа и отсутствием на прилавке самых модных вещей сезона!

Надо ли объяснять, что задетые за живое торговцы при следующем посещении госпожой Крюденер магазинчика или лавочки, выкладывали перед ней ленты, шляпки, перчатки и прочие атрибуты женского туалета, утверждая, что все это в самом модном стиле а-ля Валерия.

Вскоре едва ли не все дамы Парижа щеголяли в шляпках «Валерии», а в книжных лавках моментально раскупался одноименный роман. Госпожа Крюденер наслаждается уже несколько забытым вкусом славы: она желанная гостья в самых модных салонах, ее дружбы ищут знаменитости. Ей уже за сорок, молодость уходит, она с жадностью наслаждается жизнью, с тревогой думая о надвигающейся старости.

К этому времени относится ее самый бурный роман с молодым блистательным офицером, графом де Фрежвилем. Кто знает, как бы сложилась в дальнейшем их жизнь, вполне возможно, они бы «жили долго и счастливо и скончались в один день…». Но… в этот великолепный, сияющий чистотой мир ворвалась революция. Когда приходит гегемон – дрожи буржуа, а тем более аристократия! Революция – это в первую очередь гильотины на площадях. Баронессе, к тому же знакомой с госпожой Корф, русской подданной, способствовавшей бегству ненавистного короля Людовика XVI, грозила казнь. Так бы все и случилось, если бы не ее верный возлюбленный, не покинувший даму сердца в столь отчаянное время. Рискуя жизнью, не думая о достоинстве, граф де Фрежвиль, переодевшись простым кучером, вывозит госпожу Крюденер из объятого пламенем восстания Парижа. Он отчаянно рискует, но другого пути спасения нет. Бегство удалось: влюбленные пересекли границу Франции, и здесь дороги их разошлись. Граф остается в Берлине, а баронесса едет далее – в Ригу, к родным. Здесь время словно остановилось. От скуки и переживаний разлуки баронесса все чаще ищет утешения в уединении, молитвах и религии.

Интерес к мистицизму она проявляла давно. Еще в Париже баронесса посещала мистические собрания, склоняясь к пиетизму – религиозному учению, основанному на утверждении, что даже связанные с церковью люди в большинстве своем не являются подлинно верующими, поэтому они нуждаются в обращении. Собственно, ничего удивительного в интересе к мистике нет. В те времена это было едва ли не повальным увлечением, породившим множество проходимцев и аферистов всех сортов и сословий.

Так, в царствование Людовика XVIII появился проповедник из крестьян – Мартэн Ла Босс. Он практически открыто издевался над легковерными аристократами, утверждая, что его посетил ангел. Ангел этот по издевательскому описанию Мартэна был в лакейской форме желтого цвета, в шляпе, украшенной золотой тесьмой. Собой он был бледен и тонок в талии. Мартэн, утверждавший, что обладает даром прорицания, был почитаем и даже был принят королем, которого удивил откровениями о его личной жизни. Король несколько удивился, но не слишком. Он был великий скептик и не верил ни в какие чудеса.

Но Юлия Крюденер обладала более живой фантазией и была натурой страстной, если уж чем-то увлекалась, так увлекалась неистово и глубоко. Так же страстно, как она отдавалась любви, баронесса отдает себя служению Богу. Все дела и помыслы ее «направлены к тому, чтобы служить и принести себя в жертву Ему, даровавшему желание дышать одной с Ним любовью ко всем моим ближним и указавшему мне в будущем одно лишь сияние блаженства. <…> О, если бы люди только знали, какое счастье дает религия, как бы они тогда остерегались всех других забот, кроме заботы о собственной душе!».

Оказавшись в Германии, она становится поклонницей известного мистика Юнга-Штиллинга, проповедника стремительно входящего в моду пиетизма, избрав его своим учителем. Она настолько увлечена его идеями, что едет в Карлсруэ, где некоторое время проживает в доме учителя. Его проповедями и прорицаниями увлечена не только она. В доме Юнга-Штиллинга в числе множества гостей особы королевских кровей, высшая знать, среди которых королева Гортензия, герцогиня Стефания, королева прусская Луиза. Среди же этих блестящих дам серыми мышками мелькают пастор Фредерик Фонтэн и девица Мария Кумрин. Девица – простая крестьянка, выдающая себя за предсказательницу и изрекающая настолько путаные предсказания, что понять ее был не в силах никто. Но она необыкновенно популярна, ведь хорошо известно: был бы пророк, а толкователи пророчеств всегда найдутся. К тому же за спиной Марии Кумрин тень ее покровителя – Юнга-Штиллинга, сына деревенского портного.

Именно девица Кумрин во время одного из «трансов» предсказала баронессе Крюденер великую миссию в Царстве Божием, указав ей на Фонтэне, якобы чудотворца (на самом же деле отъявленного шарлатана), как на апостола. И без того экзальтированная баронесса, вступившая в кризисный возраст, восприняла эти путаные учения и предсказания за путь истины и пошла по нему, сама начав проповедовать и пророчествовать.

В 1807 году она окончательно расстается со светской жизнью, уверенная в том, что должна посвятить себя исполнению Божественных указаний. Проповедует она страстно, можно сказать неистово, чем привлекает множество людей со всей Европы. Поначалу она во многом повторяет пророчества Кумрин и своего учителя, предсказывая в 1836 году наступление конца света. Проповеди собирают тысячи людей. Слова ее настолько убедительны, а сила внушения такова, что многие слушатели распродают имущество, бросают семьи и дома, отправляясь по ее призыву к горе Арарат готовиться начинать заново мировую историю. Вскоре она начинает не только повторять чужие предсказания, но и сама пророчествовать. Новоявленная предсказательница путешествует по Германии и Швейцарии, пользуясь огромным успехом. Она предсказывает великие бедствия и потрясения в Европе в 1809–1810 годах, предрекая наступление длительной «ночи ужасов». Крюденер пророчествовала: «Приближается великая эпоха, все будет ниспровержено: школы, человеческие науки, государства, троны…»

Что касается повторяемого ей предсказания Юнга-Штиллинга, то никакого конца света в 1836 году не последовало. А вот ее собственные пророчества, как свидетельствуют современники, часто сбывались. Она предсказала нашествие Наполеона, предрекла, что спасительницей мира выступит Россия. Благодаря многим сбывшимся предсказаниям слава ее к окончанию войны с Наполеоном выросла до невероятных размеров. Число ее почитателей и последователей росло. В то же время в Карлсруэ проживала Роксана Струдза, жена Веймарского министра графа Эдлинга, любимая фрейлина императрицы Елизаветы, супруги Александра I. Она увлеклась проповедями Крюденер, посещала ее религиозно-наставительные сеансы, на которых баронесса призывала следовать ее учению, обратиться к «океану любви», восклицала: «Любовь, это я!», «Небо, это я!»

Дамы познакомились и подружились, а некто Бергкейм, генерал-комиссар полиции Майнца, сопровождавший Струдзу в походах на проповеди, настолько проникся увещеваниями баронессы, что бросил семью, «отказался от всяких повышений и посвятил себя Царству Божию». Впоследствии он женился на дочери баронессы, которую звали так же Юлией.

Роксана Струдза была женщиной незаурядной, отличалась острым умом, в кругу ее друзей были известные мистики Кошелева, Мещерский и князь Александр Николаевич Голицын. Последний – человек необычайно влиятельный, входивший в пятерку самых могущественных людей России, в тридцать лет назначенный указом Александра I на должность обер-прокурора Святейшего Синода и возглавивший высшее церковное учреждение России. В 1816 году он назначен министром народного просвещения, а в 1818-м – министром духовных дел и народного просвещения.

Появление такой фигуры на политическом небосклоне России было неслучайным. Хотя, казалось бы, абсолютный парадокс – масон, возглавляющий Святейший синод! Но это как раз не было противоречием, а скорее характеристикой времени. Не случайно во главе двух департаментов – духовного и просвещения – председателями были такие одиозные фигуры, как А. И. Тургенев и В. М. Попов, оба активные участники так называемого Библейского общества. Масоны, мистики, сектанты всех мастей наводнили Россию.

Стараниями князя Голицына духовенство было максимально удалено от двора. В придворной церкви указом Голицына были запрещены проповеди. Могущество князя основывалось на личной дружбе с императором в юные годы. В более зрелые годы Голицын был постоянным поверенным и товарищем государя по амурным интрижкам и похождениям, хранителем его любовных секретов. Вот потому столь практически безграничным было доверие к нему Александра I, вот почему заместители князя имели дерзость именовать своего патрона «патриархом», чем вызывали гнев неистового Фотия, в некоторой мере предтечи Распутина. Фотий писал о князе Голицыне с возмущением: «Овца он непотребная, или, лучше сказать, козлище, князь хотел в мирских своих рубищах, не имея сана свыше и дара божественной благодати, делать дела, принадлежащие единому архиерею великому, образ Христа носящему».

Не стоит, однако, думать, что Голицын был врагом Церкви и оголтелым мракобесом. Он был верующим человеком, но в то же время, что очень важно, человеком своего времени. О таких писал Знаменский: «К сожалению, все почти такие люди тогдашнего высшего общества, питомцы XVIII века, при обращении своем к вере имели обыкновение примыкать не к православию, на которое смотрели свысока, как на веру исключительно простонародную, а к аристократическому, блестящему католичеству, или еще чаще – к бездогматному, мнимо-возвышенному и модному тогда по всей Европе мистицизму, который позволял им верить во все и ни во что».

В эти времена было модно понятие единой, высшей церкви, ширились разговоры и суждения о том, что между религиями нет больших, принципиальных различий и все в конечном итоге молятся единому Господу. Распространение таких настроений в российском обществе во многом определялось и позицией монарха. Император Александр I был исключительно неустойчив в воззрениях и поисках духовной опоры, легко внушаем, что объясняет его часто менявшиеся, иногда до «наоборот», убеждения. Его постоянным религиозным и духовным поискам и метаниям есть более чем серьезные обоснования. Именно они предопределили не только всю его жизнь, но и окутали мистическим туманом его уход из жизни.

Роковым событием стал для будущего императора день 11 марта 1801 года, день убийства его отца, царствующего императора Павла I. А вернее, дни, предшествовавшие этому трагическому событию, когда он дал согласие на участие в дворцовом перевороте. Юный цесаревич не мог не понимать, что, давая согласие заговорщикам принять из их рук корону, он тем самым становится соучастником убийства отца.

Убийство произошло в комнате над покоями Александра. Он не мог не слышать шума, когда в переходах Михайловского замка метались заблудившиеся мятежники, находившиеся в основательном подпитии, бранясь и бряцая оружием. Он не мог не слышать шума, когда убили камер-гусара, охранявшего вход в покои государя, единственного во всем огромном дворце вставшего на защиту императора, которому он присягал. Не мог не слышать Александр и шума борьбы в спальне Павла.

Во время убийства отца, Александр молился в своих покоях, а после с ним случился тяжелейший истерический припадок, едва ли не силой заговорщикам удалось заставить его сообщить о смерти отца. Утром после убийства императора возникли осложнения – гвардейские полки отказывались присягать Александру I до тех пор, пока им не покажут умершего Павла I. Откуда-то распространился странный слух, что Павел I был взят кем-то в плен.

Пришлось показать кое-как приведенное в порядок растерзанное тело императора выборным от гвардейских полков. Гвардия присягнула, но по городу поползли новые слухи о том, что царя извели и украли Золотую грамоту, которую он собирался дать народу. Тело Павла I было выставлено в Петропавловском соборе для прощания, но можно было только поклониться покойному монарху и быстро проходить дальше, останавливаться возле гроба запрещалось, слишком очевидны были на лице покойного следы убийства.

Через шесть месяцев в Москве прошла грандиозно пышная коронация Александра I. Толпа выражала восторг, бесновалась, захваченные порывом патриотизма люди целовали сапоги императора и даже копыта его коня. Свита императора была обеспокоена его душевным состоянием. Царь был на грани помешательства и тяжелого нервного срыва. А как еще мог чувствовать себя человек, который по меткому и горькому замечанию современника «шел по собору, предшествуемый убийцами своего деда, окруженный убийцами своего отца и сопровождаемый, по всей видимости, своими собственными убийцами».

Не случайно после коронации он стал искать утешений душевным страданиям и нравственным мукам. Не имея твердой веры, он легко поддавался мистическим настроениям, активно интересовался гадалками, ворожеями, прорицательницами, мистическими учениями. Одно время всерьез увлекся работами проповедника и пророка Квирина Кульмана, которого сожгли в срубе в 1689 году в Москве как еретика.

В учениях и обрядах квакеров государю импонировали декларация веры в добро, отправление обрядов без алтарей и образов, без пышности, песнопений, музыки – квакеры не признавали никаких церемоний, обрядов и таинств. Всеми силами искал он искупления своей вечной вины и страшного греха. Сам он покорно признавал: «Я должен страдать, ибо ничто не может смягчить моих душевных мук». Император был очень восприимчив к любым учениям. Вот что писал Шишков о том, как знакомил государя с книгами пророков: «Я просил государя прочесть отдельные выписки. Он согласился, и я прочитал их с жаром и со слезами. Он также прослезился, и мы довольно с ним поплакали».

Александр I признавался: «Я пожирал Библию, находя, что ее слова вливают новый, никогда не испытанный мир в мое сердце и удовлетворяют жажду моей души. Господь по своей благодати даровал мне своим духом разуметь то, что я читал. Этому-то внутреннему познанию и озарению обязан я всеми духовными благами, приобретенными мною при чтении Божественного Слова». Однажды он сказал: «Пожар Москвы освятил мою душу, и я познал Бога».

Но это познание, продиктованное отчаянными попытками найти успокоение душевным мукам, порой заводило его в дебри масонства и мистицизма. В частности он посещал радения ясновидящей и пророчицы Е. Ф. Татариновой. Мало того, эти радения даже проводились в Михайловском замке! По собственному свидетельству государя, радения пророчицы, возглавлявшей секту хлыстов и скопцов, приводили царя почти в мистический экстаз, «в сокрушение, и слезы лились по лицу его».

Почти полтора года прожила в императорском дворце некто мадам Буше, представленная Александру I как ясновидящая. Через нее секта спасителей Людовика XVII искала пути к сердцу, а точнее, к кошельку русского императора. Но сестра Саломея, как называли ее сектанты, хотя и была удостоена многих встреч с русским императором, ничего сколько-нибудь полезного ни для себя, ни для секты не добилась.

Победы русского оружия вознесли Александра. В глазах всей Европы он был спасителем от узурпатора. Именно ему было предложено возглавить антинаполеоновскую коалицию. Именно он во главе союзных армий торжественно вступил в Париж. Дома Сенат наградил его пышным титулом «благословенного, великодушного держав восстановителя».

На некоторое время, воодушевленный своим всемогуществом, император вспоминает свое либеральное воспитание и щедро дарует Царству Польскому либеральную конституцию. В 1816–1819 годах осуществлена крестьянская реформа в Прибалтике, дано многозначительное обещание распространить эти порядки «на другие земли», правда, «когда они достигнут надлежащей зрелости». В обстановке же строгой секретности уже подготовлены проекты и указы об отмене крепостного права в России… Но, увы, император не отличается устойчивостью взглядов, легко поддается любым внушениям и восприимчив к любым влияниям. Уже в 1816 году он принимает активное участие в создании военных поселений, при этом не менее активное, чем Аракчеев.

Крюденер Юлиана Варвара. Продолжение ►

Другие провидцы, святители, чудотворцы и блаженные в истории России
Феодосий Печерский
Петр и Феврония
Стефан Пермский
Кирилл Белозерский
Татаринова Екатерина
Макарий Оптинский
Иннокентий митрополит
Амвросий Оптинский
Варсонофий Оптинский
Хлебников Велимир
Вольф Мессинг

Главная ► История & Пророчества