В «божественную Юлиану» очертя голову влюблялись секретари посольств,
придворные, военные. Сочинениями писательницы Крюденер, автора романа «Валерия»,
о котором блистательный Пушкин отозвался: «Задушевный, изящный и прекрасно
написанный роман», зачитывались в России и Франции. Она была собеседницей,
подругой и даже, по их собственному признанию, «духовной наставницей» многих
знаменитых людей своего времени, свидетельницей и, что еще важнее,
непосредственной участницей множества исторических событий эпохи. Ее
предсказаниям и проповедям внимали тысячи людей, к ней прислушивались цари и
министры, под ее влиянием на некоторое время оказался Александр I.
Огнем яркой кометы прочертила баронесса Юлиана Варвара (Юлия Барбара) Крюденер небосклон Европы, угаснув в тиши благоухающих
садов Крыма. Ее путь от светской львицы до престарелой проповедницы и кликуши,
изгнанной из многих стран, поражает многочисленными метаморфозами, невероятными
поворотами авантюрного сюжета по имени «Жизнь».
Русская подданная, она родилась в немецкой тогда Риге, в семье Фитингофов, принадлежавшей к известной Остзейской фамилии, давшей тевтонскому ордену двух гроссмейстеров. Детство и юность внучки фельдмаршала Миниха, дочери лифляндского губернатора и сенатора, прошли в тягучей тоске поместья, владельцем которого был ее отец. Образование получила вполне европейское: сначала на родине – с ней занимался домашний учитель аббат Беккер, затем во Франции, в Париже. Кстати, самый известный свой роман она написала на французском языке. По-русски практически не говорила, что не помешало ей выйти замуж за бравого дипломата, барона Крюденера, русского посланника в Париже. Барон был дважды вдовец и старше восемнадцатилетней новоявленной баронессы на двадцать лет. Но все это ничуть не смутило юную, но деятельную особу, которая, вкусив прелести жизни в европейских столицах, совсем не собиралась возвращаться на задворки Европы, в глухое лифляндское поместье.
Юная баронесса не была красавицей, но по воспоминаниям современников «отличалась редкой выразительностью и грацией». К тому же была она весела, легка в общении, остроумна и не придерживалась слишком строгих правил. Следуя за мужем, роскошной бабочкой порхала по всем салонам Европы, от Парижа до Копенгагена и Венеции, кружа головы, очаровывая, соблазняя. Впрочем, не только следуя за мужем, она много путешествовала и вполне самостоятельно. Что же касается бесконечных флиртов, головокружительных романов и супружеских измен – все это было вполне в духе того куртуазного периода в истории и не вызывало всеобщего осуждения, поскольку не являлось чем-то из ряда вон выходящим, скорее, наоборот.
Многочисленные любовные похождения не затрагивали слишком глубоко сердце юной светской львицы, проводившей время в балах, домашних спектаклях, чтении любовных романов, поглощаемых ею в невероятных количествах. Думала ли она, переживая над волнениями созданной творческой фантазией Руссо Элоизы или над страданиями гётевского Вертера, что вскоре сама станет автором произведения о любви? И уж тем более ни сном, ни духом не помышляла, что в основу своего произведения положит самое невероятное, самое безобидное и самое романтическое приключение в своей жизни.
Случилось это в 1796 году, когда ее муж исполнял обязанности посланника в
Венеции. В русской дипломатической миссии служил секретарем дипломат Александр
Стахеев, человек скромный и строгих правил, но с пылким сердцем. Оно не могло не
воспламениться под воздействием знойной погоды и горячего италийского солнца, а
тем более под впечатлением от встреч с баронессой Крюденер, всегда бывшей в
центре повышенного мужского внимания во время многочисленных посольских приемов
и балов. Надо ли говорить, что чувство это было безответным, поскольку баронессу
привлекали более блестящие партии. Да и сам Стахеев предпочитал любить баронессу
в лучших традициях модных романов, то есть, на расстоянии. Так бы и не узнала
чаровница о своем тайном воздыхателе, если бы Стахеев не совершил невероятный
поступок: он написал Юлии Крюденер письмо с признанием в любви. Но отправил его не баронессе, а ее мужу.
Поскольку передал он его перед тем, как покинуть посольство, получив по
собственной просьбе перевод на другое место службы, муж нисколько не возмутился,
посчитал произошедшее казусом, в свою очередь, совершил достаточно нелепый
поступок: ознакомил с письмом свою легкомысленную супругу. Баронесса слегка
посмеялась, слегка посочувствовала незадачливому влюбленному и вскоре забыла этот забавный эпизод.
Но как-то от скуки, устав от развлечений и чтения романов, она решила сама
попробовать вывести нечто похожее на бумаге. Задумавшись над сюжетом, вспомнила
о безнадежно влюбленном секретаре посольства, его чистом и ярком чувстве и
написала роман в эпистолярном жанре «Валерия». Как бы ни оценивали роман с точки
зрения литературных достоинств (хотя он и не был вовсе лишен оных, чего только
стоит благосклонный отклик Пушкина), он стал необычайно популярен. И во Франции,
поскольку написан был на французском языке, и в России, где в те времена
моментально переводилось все, что писалось во Франции, особенно романы, жанр, в
России только зарождающийся, но у читающей публики уже пользующийся успехом.
Роман стал модным, успех был ошеломляющий. Баронесса сразу поняла, чего ей не
хватало всю жизнь: СЛАВЫ, которую не могли заменить никакие, самые бурные любовные романы ее жизни.
Вскоре овдовев, она продолжала много путешествовать, объездила всю Европу.
Продолжала писать, но все ее милые пьесы, эссе и рассказы не приносили желаемого
признания, новой «Валерии» создать не удавалось. Баронесса с удивлением
обнаружила, что у литературной славы короткая память: появлялись новые
произведения, новые кумиры, ее роман постепенно забывался читателями.
В 1804 году вдова возвращается на некоторое время в Лифляндию и здесь становится
невольной свидетельницей трагедии: у нее на глазах погибает один из знакомых.
Случай этот настолько потряс ее воображение, что буквально перевернул жизнь Юлии
Крюденер. Она все чаще обращается к религии, что вскоре сыграет в ее жизни
важнейшую роль. Но пока она все еще ведет привычный образ жизни, много
путешествует. Ее принимают по всей Европе, с ней охотно заводят знакомства и
переписываются королева Пруссии Луиза, Ахим фон Арним, Жермена де Сталь,
Шатобриан, князь Александр Николаевич Голицын и многие другие властители умов и народов того времени.
В погоне за успехом она отправляется в Париж, постоянную Мекку людей искусства,
богемы. Поскольку новые ее произведения успехом не пользуются, по крайней мере,
таким как первый роман, она решительным образом напоминает забывчивой публике об
этом романе и о себе. Наверное, впервые в мире баронессой Крюденер проводится
масштабная и впечатляющая, как сейчас модно это называть, пиар-акция, надо
признать, весьма остроумно продуманная и действенная.
Используя широкие знакомства, она «подсказывает» знакомым поэтам посвящать ей
стихи, прозаиков просит высказать свое мнение о ее произведениях в прессе.
Конечно, она просит высказаться искренне, поскольку ей важно мнение таких
знатоков и ценителей слова. Но разве могут галантные французы обидеть даму
нелицеприятными отзывами? Тем более тогда, когда все журналы и газеты заполнены
восторженными рецензиями, написанными золотыми перьями Франции?
Изобретательность госпожи Крюденер в саморекламе воистину фантастична! Эта милая
дама взяла себе за правило ежедневно терпеливо обходить бесчисленные парижские
магазинчики и лавочки, повсюду требуя предметы дамского туалета – будь то
шляпка, ленты или набор булавок, но только – а-ля Валерия. На все отказы и
недоуменные пожимания плечами, госпожа Крюденер изображала неподдельное
удивление, а порой и очень откровенно сердилась, возмущаясь незнанием продавцами
столь модного романа и отсутствием на прилавке самых модных вещей сезона!
Надо ли объяснять, что задетые за живое торговцы при следующем посещении
госпожой Крюденер магазинчика или лавочки, выкладывали перед ней ленты, шляпки,
перчатки и прочие атрибуты женского туалета, утверждая, что все это в самом
модном стиле а-ля Валерия.
Вскоре едва ли не все дамы Парижа щеголяли в шляпках «Валерии», а в книжных
лавках моментально раскупался одноименный роман. Госпожа Крюденер наслаждается
уже несколько забытым вкусом славы: она желанная гостья в самых модных салонах,
ее дружбы ищут знаменитости. Ей уже за сорок, молодость уходит, она с жадностью
наслаждается жизнью, с тревогой думая о надвигающейся старости.
К этому времени относится ее самый бурный роман с молодым блистательным
офицером, графом де Фрежвилем. Кто знает, как бы сложилась в дальнейшем их
жизнь, вполне возможно, они бы «жили долго и счастливо и скончались в один
день…». Но… в этот великолепный, сияющий чистотой мир ворвалась революция. Когда
приходит гегемон – дрожи буржуа, а тем более аристократия! Революция – это в
первую очередь гильотины на площадях. Баронессе, к тому же знакомой с госпожой
Корф, русской подданной, способствовавшей бегству ненавистного короля Людовика
XVI, грозила казнь. Так бы все и случилось, если бы не ее верный возлюбленный,
не покинувший даму сердца в столь отчаянное время. Рискуя жизнью, не думая о
достоинстве, граф де Фрежвиль, переодевшись простым кучером, вывозит госпожу
Крюденер из объятого пламенем восстания Парижа. Он отчаянно рискует, но другого
пути спасения нет. Бегство удалось: влюбленные пересекли границу Франции, и
здесь дороги их разошлись. Граф остается в Берлине, а баронесса едет далее – в
Ригу, к родным. Здесь время словно остановилось. От скуки и переживаний разлуки
баронесса все чаще ищет утешения в уединении, молитвах и религии.
Интерес к мистицизму она проявляла давно. Еще в Париже баронесса посещала
мистические собрания, склоняясь к пиетизму – религиозному учению, основанному на
утверждении, что даже связанные с церковью люди в большинстве своем не являются
подлинно верующими, поэтому они нуждаются в обращении. Собственно, ничего
удивительного в интересе к мистике нет. В те времена это было едва ли не
повальным увлечением, породившим множество проходимцев и аферистов всех сортов и сословий.
Так, в царствование Людовика XVIII появился проповедник из крестьян – Мартэн Ла
Босс. Он практически открыто издевался над легковерными аристократами,
утверждая, что его посетил ангел. Ангел этот по издевательскому описанию Мартэна
был в лакейской форме желтого цвета, в шляпе, украшенной золотой тесьмой. Собой
он был бледен и тонок в талии. Мартэн, утверждавший, что обладает даром
прорицания, был почитаем и даже был принят королем, которого удивил откровениями
о его личной жизни. Король несколько удивился, но не слишком. Он был великий
скептик и не верил ни в какие чудеса.
Но Юлия Крюденер обладала более живой фантазией и была натурой страстной, если
уж чем-то увлекалась, так увлекалась неистово и глубоко. Так же страстно, как
она отдавалась любви, баронесса отдает себя служению Богу. Все дела и помыслы ее
«направлены к тому, чтобы служить и принести себя в жертву Ему, даровавшему
желание дышать одной с Ним любовью ко всем моим ближним и указавшему мне в
будущем одно лишь сияние блаженства. <…> О, если бы люди только знали, какое
счастье дает религия, как бы они тогда остерегались всех других забот, кроме заботы о собственной душе!».
Оказавшись в Германии, она становится поклонницей известного мистика
Юнга-Штиллинга, проповедника стремительно входящего в моду пиетизма, избрав его
своим учителем. Она настолько увлечена его идеями, что едет в Карлсруэ, где
некоторое время проживает в доме учителя. Его проповедями и прорицаниями
увлечена не только она. В доме Юнга-Штиллинга в числе множества гостей особы
королевских кровей, высшая знать, среди которых королева Гортензия, герцогиня
Стефания, королева прусская Луиза. Среди же этих блестящих дам серыми мышками
мелькают пастор Фредерик Фонтэн и девица Мария Кумрин. Девица – простая
крестьянка, выдающая себя за предсказательницу и изрекающая настолько путаные
предсказания, что понять ее был не в силах никто. Но она необыкновенно
популярна, ведь хорошо известно: был бы пророк, а толкователи пророчеств всегда
найдутся. К тому же за спиной Марии Кумрин тень ее покровителя – Юнга-Штиллинга, сына деревенского портного.
Именно девица Кумрин во время одного из «трансов» предсказала баронессе Крюденер
великую миссию в Царстве Божием, указав ей на Фонтэне, якобы чудотворца (на
самом же деле отъявленного шарлатана), как на апостола. И без того
экзальтированная баронесса, вступившая в кризисный возраст, восприняла эти
путаные учения и предсказания за путь истины и пошла по нему, сама начав проповедовать и пророчествовать.
В 1807 году она окончательно расстается со светской жизнью, уверенная в том, что
должна посвятить себя исполнению Божественных указаний. Проповедует она
страстно, можно сказать неистово, чем привлекает множество людей со всей Европы.
Поначалу она во многом повторяет пророчества Кумрин и своего учителя,
предсказывая в 1836 году наступление конца света. Проповеди собирают тысячи
людей. Слова ее настолько убедительны, а сила внушения такова, что многие
слушатели распродают имущество, бросают семьи и дома, отправляясь по ее призыву
к горе Арарат готовиться начинать заново мировую историю.
Вскоре она начинает не только повторять чужие предсказания, но и сама
пророчествовать. Новоявленная предсказательница путешествует по Германии и
Швейцарии, пользуясь огромным успехом. Она предсказывает великие бедствия и
потрясения в Европе в 1809–1810 годах, предрекая наступление длительной «ночи
ужасов». Крюденер пророчествовала: «Приближается великая эпоха, все будет
ниспровержено: школы, человеческие науки, государства, троны…»
Что касается повторяемого ей предсказания Юнга-Штиллинга, то никакого конца
света в 1836 году не последовало. А вот ее собственные пророчества, как
свидетельствуют современники, часто сбывались. Она предсказала нашествие
Наполеона, предрекла, что спасительницей мира выступит Россия. Благодаря многим
сбывшимся предсказаниям слава ее к окончанию войны с Наполеоном выросла до
невероятных размеров. Число ее почитателей и последователей росло. В то же время
в Карлсруэ проживала Роксана Струдза, жена Веймарского министра графа Эдлинга,
любимая фрейлина императрицы Елизаветы, супруги Александра I. Она увлеклась
проповедями Крюденер, посещала ее религиозно-наставительные сеансы, на которых
баронесса призывала следовать ее учению, обратиться к «океану любви»,
восклицала: «Любовь, это я!», «Небо, это я!»
Дамы познакомились и подружились, а некто Бергкейм, генерал-комиссар полиции
Майнца, сопровождавший Струдзу в походах на проповеди, настолько проникся
увещеваниями баронессы, что бросил семью, «отказался от всяких повышений и
посвятил себя Царству Божию». Впоследствии он женился на дочери баронессы,
которую звали так же Юлией.
Роксана Струдза была женщиной незаурядной, отличалась острым умом, в кругу ее
друзей были известные мистики Кошелева, Мещерский и князь Александр Николаевич
Голицын. Последний – человек необычайно влиятельный, входивший в пятерку самых
могущественных людей России, в тридцать лет назначенный указом Александра I на
должность обер-прокурора Святейшего Синода и возглавивший высшее церковное
учреждение России. В 1816 году он назначен министром народного просвещения, а в
1818-м – министром духовных дел и народного просвещения.
Появление такой фигуры на политическом небосклоне России было неслучайным. Хотя,
казалось бы, абсолютный парадокс – масон, возглавляющий Святейший синод! Но это
как раз не было противоречием, а скорее характеристикой времени. Не случайно во
главе двух департаментов – духовного и просвещения – председателями были такие
одиозные фигуры, как А. И. Тургенев и В. М. Попов, оба активные участники так
называемого Библейского общества. Масоны, мистики, сектанты всех мастей наводнили Россию.
Стараниями князя Голицына духовенство было максимально удалено от двора. В
придворной церкви указом Голицына были запрещены проповеди. Могущество князя
основывалось на личной дружбе с императором в юные годы. В более зрелые годы
Голицын был постоянным поверенным и товарищем государя по амурным интрижкам и
похождениям, хранителем его любовных секретов. Вот потому столь практически
безграничным было доверие к нему Александра I, вот почему заместители князя
имели дерзость именовать своего патрона «патриархом», чем вызывали гнев
неистового Фотия, в некоторой мере предтечи Распутина. Фотий писал о князе
Голицыне с возмущением: «Овца он непотребная, или, лучше сказать, козлище, князь
хотел в мирских своих рубищах, не имея сана свыше и дара божественной благодати,
делать дела, принадлежащие единому архиерею великому, образ Христа носящему».
Не стоит, однако, думать, что Голицын был врагом Церкви и оголтелым мракобесом.
Он был верующим человеком, но в то же время, что очень важно, человеком своего
времени. О таких писал Знаменский: «К сожалению, все почти такие люди тогдашнего
высшего общества, питомцы XVIII века, при обращении своем к вере имели
обыкновение примыкать не к православию, на которое смотрели свысока, как на веру
исключительно простонародную, а к аристократическому, блестящему католичеству,
или еще чаще – к бездогматному, мнимо-возвышенному и модному тогда по всей
Европе мистицизму, который позволял им верить во все и ни во что».
В эти времена было модно понятие единой, высшей церкви, ширились разговоры и
суждения о том, что между религиями нет больших, принципиальных различий и все в
конечном итоге молятся единому Господу. Распространение таких настроений в
российском обществе во многом определялось и позицией монарха. Император
Александр I был исключительно неустойчив в воззрениях и поисках духовной опоры,
легко внушаем, что объясняет его часто менявшиеся, иногда до «наоборот»,
убеждения. Его постоянным религиозным и духовным поискам и метаниям есть более
чем серьезные обоснования. Именно они предопределили не только всю его жизнь, но
и окутали мистическим туманом его уход из жизни.
Роковым событием стал для будущего императора день 11 марта 1801 года, день
убийства его отца, царствующего императора Павла I. А вернее, дни,
предшествовавшие этому трагическому событию, когда он дал согласие на участие в
дворцовом перевороте. Юный цесаревич не мог не понимать, что, давая согласие
заговорщикам принять из их рук корону, он тем самым становится соучастником убийства отца.
Убийство произошло в комнате над покоями Александра. Он не мог не слышать шума,
когда в переходах Михайловского замка метались заблудившиеся мятежники,
находившиеся в основательном подпитии, бранясь и бряцая оружием. Он не мог не
слышать шума, когда убили камер-гусара, охранявшего вход в покои государя,
единственного во всем огромном дворце вставшего на защиту императора, которому
он присягал. Не мог не слышать Александр и шума борьбы в спальне Павла.
Во время убийства отца, Александр молился в своих покоях, а после с ним случился
тяжелейший истерический припадок, едва ли не силой заговорщикам удалось
заставить его сообщить о смерти отца. Утром после убийства императора возникли
осложнения – гвардейские полки отказывались присягать Александру I до тех пор,
пока им не покажут умершего Павла I. Откуда-то распространился странный слух,
что Павел I был взят кем-то в плен.
Пришлось показать кое-как приведенное в порядок растерзанное тело императора
выборным от гвардейских полков. Гвардия присягнула, но по городу поползли новые
слухи о том, что царя извели и украли Золотую грамоту, которую он собирался дать
народу. Тело Павла I было выставлено в Петропавловском соборе для прощания, но
можно было только поклониться покойному монарху и быстро проходить дальше,
останавливаться возле гроба запрещалось, слишком очевидны были на лице покойного следы убийства.
Через шесть месяцев в Москве прошла грандиозно пышная коронация Александра I.
Толпа выражала восторг, бесновалась, захваченные порывом патриотизма люди
целовали сапоги императора и даже копыта его коня. Свита императора была
обеспокоена его душевным состоянием. Царь был на грани помешательства и тяжелого
нервного срыва. А как еще мог чувствовать себя человек, который по меткому и
горькому замечанию современника «шел по собору, предшествуемый убийцами своего
деда, окруженный убийцами своего отца и сопровождаемый, по всей видимости, своими собственными убийцами».
Не случайно после коронации он стал искать утешений душевным страданиям и
нравственным мукам. Не имея твердой веры, он легко поддавался мистическим
настроениям, активно интересовался гадалками, ворожеями, прорицательницами,
мистическими учениями. Одно время всерьез увлекся работами проповедника и
пророка Квирина Кульмана, которого сожгли в срубе в 1689 году в Москве как еретика.
В учениях и обрядах квакеров государю импонировали декларация веры в добро,
отправление обрядов без алтарей и образов, без пышности, песнопений, музыки –
квакеры не признавали никаких церемоний, обрядов и таинств. Всеми силами искал
он искупления своей вечной вины и страшного греха. Сам он покорно признавал: «Я
должен страдать, ибо ничто не может смягчить моих душевных мук». Император был
очень восприимчив к любым учениям. Вот что писал Шишков о том, как знакомил
государя с книгами пророков: «Я просил государя прочесть отдельные выписки. Он
согласился, и я прочитал их с жаром и со слезами. Он также прослезился, и мы довольно с ним поплакали».
Александр I признавался: «Я пожирал Библию, находя, что ее слова вливают новый,
никогда не испытанный мир в мое сердце и удовлетворяют жажду моей души. Господь
по своей благодати даровал мне своим духом разуметь то, что я читал. Этому-то
внутреннему познанию и озарению обязан я всеми духовными благами, приобретенными
мною при чтении Божественного Слова». Однажды он сказал: «Пожар Москвы освятил мою душу, и я познал Бога».
Но это познание, продиктованное отчаянными попытками найти успокоение душевным
мукам, порой заводило его в дебри масонства и мистицизма. В частности он посещал
радения ясновидящей и пророчицы Е. Ф. Татариновой. Мало того, эти радения даже
проводились в Михайловском замке! По собственному свидетельству государя,
радения пророчицы, возглавлявшей секту хлыстов и скопцов, приводили царя почти в
мистический экстаз, «в сокрушение, и слезы лились по лицу его».
Почти полтора года прожила в императорском дворце некто мадам Буше,
представленная Александру I как ясновидящая. Через нее секта спасителей Людовика
XVII искала пути к сердцу, а точнее, к кошельку русского императора. Но сестра
Саломея, как называли ее сектанты, хотя и была удостоена многих встреч с русским
императором, ничего сколько-нибудь полезного ни для себя, ни для секты не добилась.
Победы русского оружия вознесли Александра. В глазах всей Европы он был
спасителем от узурпатора. Именно ему было предложено возглавить
антинаполеоновскую коалицию. Именно он во главе союзных армий торжественно
вступил в Париж. Дома Сенат наградил его пышным титулом «благословенного,
великодушного держав восстановителя».
На некоторое время, воодушевленный своим всемогуществом, император вспоминает
свое либеральное воспитание и щедро дарует Царству Польскому либеральную
конституцию. В 1816–1819 годах осуществлена крестьянская реформа в Прибалтике,
дано многозначительное обещание распространить эти порядки «на другие земли»,
правда, «когда они достигнут надлежащей зрелости». В обстановке же строгой
секретности уже подготовлены проекты и указы об отмене крепостного права в
России… Но, увы, император не отличается устойчивостью взглядов, легко поддается
любым внушениям и восприимчив к любым влияниям. Уже в 1816 году он принимает
активное участие в создании военных поселений, при этом не менее активное, чем Аракчеев.
Крюденер Юлиана Варвара. Продолжение ►
Другие провидцы, святители, чудотворцы и блаженные в истории России
Феодосий Печерский
Петр и Феврония
Стефан Пермский
Кирилл Белозерский
Татаринова Екатерина
Макарий Оптинский
Иннокентий митрополит
Амвросий Оптинский
Варсонофий Оптинский
Хлебников Велимир
Вольф Мессинг
Главная ► История & Пророчества